Великие поэты мира: Иннокентий Анненский - Страница 31

Стихотворения

Тихие песни

«Тихие песни» – единственный прижизненный сборник стихотворений Анненского. Вышел в Петербурге в 1904 г. под псевдонимом «Ник. Т – о», т. е. «никто», составленным из отдельных букв имени поэта. В качестве эпиграфа использована измененная строфа стихотворения «Не могу понять, не знаю…». «Скорбная банальность» названия и умышленная анонимность были не данью «декадентским соблазнам эпохи», но продуманным средством художнического самоопределения среди новаций начала века. Читатели книги не знали и не догадывались, что за странным псевдонимом скрывался немолодой, известный филолог-классик и педагог. Среди авторов рецензий были Валерий Брюсов и Александр Блок. Брюсов оценил «Тихие песни» более чем снисходительно. Блок отметил «настоящее поэтическое чутье», хотя и высказал существенные претензии. В письме Г.И. Чулкову от 19.VII.1905 г. Блок определеннее: «Ужасно мне понравились «Тихие песни» Ник. Т – о. В рецензии старался быть как можно суше; но, мне кажется, это настоящий поэт, и новизна многого меня поразила». В «Тихих песнях» было два раздела: оригинальные стихотворения и собрания переводов из ценимых Анненским французских поэтов второй половины XIX в. – «Парнасцы и проклятые».

Поэзия («Над высью пламенной Синая…»). – Стихотворение – выражение художником своего понимания предназначения поэзии. Для Анненского она – явление высшего духовного порядка. Отсюда использование христианской эмблематики и лексики («молиться», «храм», «жрец», «святыни»…). Синай — полуостров и гора в Аравии, где, по библейскому преданию, пророк Моисей получил от Бога десять заповедей, регулирующих поведение человека перед Богом.

∞ («Девиз Таинственной похож…»). ∞ – математический знак бесконечности. В кругу эмалевых минут — имеется в виду циферблат часов.

Двойник. – Тема двойника – одна из важных и острейших в русском искусстве начала XX в. Ее корни – в чуткой реакции художников на расползающуюся, двоящуюся суть человека и жизни, вещих признаках всеобщего неблагополучия, «космического» кризиса и морального тупика общества. Эти мотивы отчетливы у Блока, Андрея Белого, Сологуба, Сомова, Добужинского, Стравинского… Анненский решает эту тему в присущей ему манере вкрадчиво-спокойного вопрошания «двоящегося» человека к двуликости самого бытия. Стихотворение родственно переводу Анненского одноименной вещи Генриха Гейне и размышлениям о «Двойнике» Достоевского, герой которого «вечно должен делиться с кем-то даже самой иллюзией бытия своего… и какого бытия своего… и какого бытия?..» («Виньетка на серой бумаге к «Двойнику» Достоевского»). В этом смысле важен перевод Анненским стихотворения Генриха Гейне, исполненный с дерзостной свободой, психологической резкостью («Оригинальнейшей хваткой он когтил чужое и еще в воздухе, на большой высоте, надменно выпускал из когтей добычу, позволяя ей упасть самой». (О. Мандельштам. «О природе слова»). Эту красноречивую и точную характеристику переводческого искусства Анненского, ныне классического и образцового, подтверждают приводимые ниже стихи:

Двойник
Ночь, и давно спит закоулок:
Вот ее дом – никаких перемен,
Только жилицы не стало, и гулок
Шаг безответный меж каменных стен.
Тише… Там тень… руки ломает,
С неба безумных не сводит очей…
Месяц подкрался и маску снимает.
«Это – не я: ты лжешь, чародей!
Бледный товарищ, зачем обезьянить?
Или со мной и тогда заодно
Сердце себе приходил ты тиранить
Лунною ночью под это окно?»

Анненскому принадлежат неотразимо захватывающие тоном и мыслью статьи о Гейне. Влюбленно-тревожное внимание русского поэта к творчеству и личности Гейне в большой мере было вызвано тем, что «русскому сердцу как-то трогательно близко все гонимое, злополучное и страдающее, а таков именно Гейне», и тягостное призвание «размыкивать тоску проклятых вопросов…» («Генрих Гейне и мы»).

Листы. – Горняя лампада – солнце, осенью все более тусклое и холодное. В последней строфе очевидна близость Анненского Достоевскому: трагическая для сознания человека антитеза благословения миру и – «обман бытия» в его личном опыте.

В открытые окна. – В автографе стихотворение имело заглавие «Летним вечером». Циклоп – персонаж древнегреческой мифологии, свирепый великан, не знающий законов, с одним глазом во лбу. Сравнение скуки и пошлости жизни с Циклопом, а красоты вечереющей природы и заходящего солнца с освобождающей душу стихией – смысловая основа стихотворения, построенного на свободном переносе изображения из одного плана в другой. Для Анненского, ученого, знатока античности, естественно частое обращение к образам, персонажам, сюжетам той великой эпохи. Оно позволяло придавать современным ему обстоятельствам вневременное значение и смысл.

Идеал. – В стихотворении изображен зал публичной библиотеки в сумерки (свидетельство автора). Вспышки газа – газовые светильники, которыми освещались помещения.

Июль. 2 («Палимая огнем недвижного светила…») – Кирьга (обл.) – кирка́. Грабаров (обл.) – землекопов. Абрис – линейное очертание предмета.

Хризантема. – …траурные кони подвигают яркий гнет… – похоронный кортеж. Что-то чуткое в короне… – траурный знак на лошади в похоронных процессиях.

Электрический свет в аллее. – Анненский любил очарование русского поэтического романса, отдал немалую дань этой стихотворной форме. «Господи, как глуп я был в сетованиях на банальность романсов… И чего-чего не покажет тебе самое грубое, самое пузырчатое стекло? Смотри – целый мир… Банальность романса, это – прозрачное стекло» (письмо Н. П. Бегичевой от 31.XII.1908). Романсные вещи Анненского всегда построены на столкновении традиционных для жанра интонации и лексики («О, не зови меня, не мучь!») и «лирической дерзости» художественного сознания XX в. («…у ночи вырвал луч, засыпав блеском ветку клена »).